Как сегодня называется то, что непонятно? Правильно — «современное искусство». А человек, пишущий на нечеловеческом языке, соответственно, зовется арт-критиком. Фонд Петра Кончаловского решил разобраться, как сейчас соотносится искусство, критика и публика, призванная «потреблять» это самое искусство с посильной помощью арт-критиков.
На форуме «Искусство и реальность» в Петербурге кураторы и арт-критики со всего мира три дня спорили, какой должна быть критика, что делать с современным искусством и куда же все-таки делось прекрасное.
Споры, как водится, к единому знаменателю не привели. Президент организовавшего мероприятие фонда режиссер Андрей Кончаловский и вовсе признался, что практической цели в форуме не видит и цели лишь идеальные. Например, чтобы участники не боялись выпадать из диктата сегодняшних концепций и не робели «говорить, что король голый».
Королем, как нетрудно догадаться, в данном случае выступает современное искусство. Чьим объектом, убежден режиссер, должен быть окружающий мир, а не художественный рынок или потенциальный покупатель. «Член на мосту — яркий политический акт, но к искусству не имеющий никакого отношения. Потому что объект здесь не природа, а ФСБ», — сказал внук художника о нашумевшей акции арт-группы «Война». За которую она, кто не помнит, удостоилась «Инновации» — государственной премии в области визуального искусства.
«Досталось» современному искусству и от художника и писателя Максима Кантора, который отвел «контемпорари арт» роль шамана — «заговаривающего больной мир, но не лечащего его». Единственным выходом из «брежневского застоя» — а именно в таком состоянии, считает Кантор, пребывает сегодня актуальное искусство — будет «возвращение к гуманистической, христианской парадигме». Арт-критикам художник настоятельно рекомендовал отказаться от «птичьего языка», и заговорить наконец на общечеловеческом.
Но возможно ли описать современное искусство — иногда неописуемое — простыми словами? С одной стороны, писать «на просторечии» уже невозможно, с другой — «термины сделали нас заиками», признаются искусствоведы.
Для начала участники просили друг друга не употреблять на форуме пресловутый «дискурс» и вообще договориться терминологически, потому что «мы уже третий день путаемся в терминологии». Что совсем не отменяет значимости арт-критика — не только для читателей, но и для художников: «Иногда художникам надо объяснить их собственное искусство. Тогда у них загораются глаза».
Кроме того, носители «птичьего языка» стремились определить степень влияния арт-критиков на художественный рынок. Но и тут мнения оказались диаметрально противоположными, во всяком случае, среди российских участников — от безусловного влияния до отсутствия в России арт-рынка как такового.
Например, любимец искусствоведов художник Дмитрий Гутов во время дебатов о роли арт-критиков увлеченно читал книжку «Секреты русского спецназа: силовая подготовка», наглядно демонстрируя свое мнение о влиянии критиков не только на рынок, но и на себя.
В то время как в Президентской библиотеке шли дебаты о постискусстве, в соседний Манеж стояли огромные очереди на персональную выставку Ильи Глазунова. Каково бы ни было искусство, реальность у нас такова.